Через полчаса он сел на амтраковский «Кресент» [1] до Нового Орлеана. Решение взять билет именно на этот поезд было спонтанным, принятым после того, как Стоун взглянул на бегущую строку объявлений. Поезд отправлялся с опозданием на несколько часов, иначе он бы на него не попадал. Не будучи суеверным, Стоун тем не менее посчитал это знамением. Войдя в вагон, он первым делом проскользнул в туалет, где сбрил бороду и избавился от очков, и только потом прошел на свое место.

После «Катрины» [2] в Новом Орлеане по-прежнему полным ходом шли строительные работы. Фирмы, которым отчаянно не хватало рабочих рук, не интересовали всякие глупости вроде номера социального страхования и постоянного места жительства. Стоун очень не любил подобных вопросов, поскольку в конечном итоге они могли привести к выяснению, кем он является на самом деле. Его план заключался в том, чтобы затеряться в массе людей, занятых восстановлением жизни после кошмара катастрофы. У него бы это получилось — уже много лет он, в сущности, занимался тем же самым. За исключением двух выстрелов, предназначенных тем, кто не считал его человеком, способным на праведный гнев.

Пока поезд набирал ход, уносясь в темноту ночи, Стоун, глядя в окно, изучал в отражении свою соседку — молодую женщину с младенцем на руках. Оба спали. Мать положила ноги на видавший виды рюкзак с наволочкой поверх него, набитой, по всей видимости, бутылочками, распашонками, подгузниками и прочим малышовым имуществом. Младенец посапывал, прижавшись к мягкой материнской груди. Взгляд Стоуна задержался на ребенке: складочки под подбородком, пухлые кулачки… Неожиданно малыш открыл глаза и серьезно воззрился на Стоуна. Что удивительно, он не только не заплакал — вообще не издал ни звука.

Через проход от них тощий как жердь мужчина жевал купленный на вокзале чизбургер. Между мосластыми коленями, обтянутыми заплатанными джинсами, покоилась бутылка «Хайнекена». Рядом сидел высокий симпатичный молодой человек с каштановыми волосами и трехдневной щетиной на чистом юношеском лице. Худощавая фигура, уверенные движения бывшего куортербека школьной команды, школьная спортивная куртка, увешанная медалями, значками и ленточками. Вышитый на куртке год указывал, что парень уже несколько лет как закончил школу. Слишком давно, чтобы таскать память о «днях славы»… Впрочем, подумал Стоун, возможно, это все его имущество.

У парня был вид человека, который пока уверен — ему принадлежит весь мир и время платить по счетам наступит не скоро. В этот момент он поднялся, перелез через ноги поедающего чизбургер соседа и ушел в соседний вагон.

Стоун легонько тронул пальцем кулачок малыша и получил в ответ еле слышное довольное «гу». Глядя на эту новую, пока еще безмятежную жизнь, Стоун остро почувствовал, насколько близко его собственная подошла к последней черте.

Этим положением вещей он обязан властям, бессердечным к тем, кто преданно служил стране, принося величайшие жертвы.

Стоун откинулся на спинку кресла, глядя под перестук колес, как за окном уплывают огни Вашингтона.

ГЛАВА 3

Звонок раздался, когда Джо Нокс читал в уютной библиотеке своего таунхауса в северной Виргинии. Хотя звонивший был немногословен, Нокс не стал переспрашивать. Нажав кнопку отбоя, он отложил книгу в сторону и пошел одеваться. Обувшись и натянув плащ, взял ключи от старенького «ровера» и по отвратной погоде отправился выполнять в равной степени отвратную работу.

На дюйм выше шести футов, плотного мускулистого сложения футбольного защитника, Нокс на шестом десятке сохранил, хоть и поредевшие, волосы, которые пока еще стриг в парикмахерской и зачесывал назад. Его зеленоватые глаза были проницательны, как рентген: они ничего не упускали.

Нокс крепко сжал баранку длинными пальцами — за годы службы они больше привыкли к оружию. Из своего стоящего островком зеленого района он повернул на Чейн-Бридж-роуд в Маклине. [3] Движение на Белтвэе [4] было еще плотное. Фактически асфальтовая удавка на шее столицы круглосуточно сжимала ее потоком машин. Нокс направил внедорожник прочь от Вашингтона и поехал в обратном направлении через восточный Мэриленд.

Через три часа он уже ходил под частым дождем вокруг «кадиллака». Мертвый Картер Грей с пробитой головой все еще сидел на своем месте, пристегнутый ремнем безопасности. И без вскрытия было ясно, что смерть наступила в результате выстрела из дальнобойной винтовки. Пока полиция, ФБР и криминалисты, густо облепив прилегающий скалистый берег, с деловитостью мух разыскивали место высадки и отхода снайпера, Джо Нокс присел на корточки перед белым крестом и воткнутым в землю американским флагом. Они стояли у обочины, как раз на повороте. Здесь кортеж должен был притормозить. Увидев непривычную здесь композицию, заинтригованный Грей и опустил стекло… Роковая ошибка.

«Могильный крест и американский флаг. Точь-в-точь как на Арлингтонском кладбище. Любопытная и, видимо, многозначительная деталь».

Стекла «кадиллака» опускались, значит, машина не была бронирована; бронированные стекла толщиной с телефонную книгу крепятся намертво. Еще одна ошибка Грея.

«Надо было требовать себе броневик, Картер. Ты был достаточно важной персоной».

Это вам не бейсбол. Здесь достаточно не более двух страйков, чтобы навечно выбыть из игры.

Нокс вгляделся в даль, мысленно вычерчивая траекторию смертельной пули. Ни одно из видимых укрытий не имело явных признаков того, что там могла находиться лежка снайпера. Тогда Нокс стал высчитывать возможную траекторию с расстояния подальше, где ни блеск оптики, ни черную точку дульного среза нельзя заметить невооруженным глазом.

Тысяча ярдов? Или все же пятьсот? Мишень открылась снайперу на секунду. В темноте и под дождем. А он сумел всадить пулю в голову.

«Как бы то ни было, выдающийся выстрел. Никакой случайности. Все просчитано».

Поднявшись на ноги, Нокс кивком подозвал ближайшего полицейского. Свой личный значок он носил на шнурке на шее. Увидев, что это за галстук, к Ноксу сразу начинали относиться с подчеркнутым уважением и старались держаться на почтительном расстоянии, будто у него была неизлечимая заразная болезнь.

«Возможно, так оно и есть».

Полицейский открыл дверь «кадиллака», и Нокс заглянул в салон. Пуля вошла точнехонько в висок. Выходного отверстия не было.

Застрявшую в мозге пулю извлекут при вскрытии; впрочем, патологоанатомическое заключение о причинах смерти Грея фурора не произведет. Салон машины забрызган кровью, и вряд ли «кадиллак» решат использовать дальше. Скорее всего его ждет судьба лимузина Джона Кеннеди. [5] Невезение, плохая карма… называй как хочешь, но никто из VIP-персон не согласится причалить свою корму к креслу, где сидел убитый.

Грей не казался спящим. Он просто выглядел трупом. Никому не пришло в голову закрыть ему глаза. Очки слетели при ударе пули. В результате Грей неотрывно пялился на каждого, кто бросал на него взгляд.

Рукой в перчатке Нокс опустил ему веки. Из уважения к покойному, так сказать. Он хорошо его знал. Далеко не всегда соглашался с ним и его методами, но самого Грея уважал. Если бы они сейчас поменялись местами, то Грей, надо полагать, сделал бы для Нокса то же самое.

Материалы к совещанию, которые Картер Грей просматривал перед смертью, уже изъяли цэрэушники. Даже в случае убийства национальная безопасность превыше всего. Нокс очень сильно сомневался, что то, что прочитал шеф ЦРУ к моменту своей гибели, хоть каким-то боком связано с этим убийством. Но об этом никто никогда не узнает.

«Интересно, о чем думал Грей в последние мгновения жизни? Почему его привели в замешательство этот крест и этот флаг?»